Книга первая

                                 ОМСКИЙ  ВОДОВОРОТ

От автора

В МИНУТУ РАЗДУМИЙ

Теперь, на склоне собственных лет я с ужасающей обескураженностью начинаю осознавать, что никакой святости, провозглашаемой 70 лет нашими отечественными властолюбцами, нет, и не было. Над огромной страной витали странные миражи, обладающие мистическими свойствами воздействия на подкорку и вводившие  в транс, в эйфорию благостного доверия российского мирянина,  с усердием старательного школьника наполнявшего себя догмами и сладостными надеждами о всеобщем равенстве и неизбежности мировой победы коммунизма.  А ведь с этой магической веры начиналась Гражданская война, под ее будоражащими лозунгами натягивались колючки  ГУЛАГов  и уничтожалось инакомыслие.

Страшно лишиться вдруг ВЕРЫ. Веры в близких, во все, чем жил и пытался создавать, не щадя  сил, в будущее детей, в общество, государство. Оставаясь умеренным оптимистом, устал, надорвался, поняв свою незначительность и неспособность противостоять  системе, насилующей ничтожного человека. Душа просит покоя, равновесия  мыслей, внутреннего согласия зла и добра, и не находит. Выстыло, вымерзло, выветрилось.

А было ли: странно,  однозначно не знаю, но, кажется, было.

Или только казалось, что было, но  судьба  раззявила вдруг   свою ненасытную пасть, дунула злобно  и опрокинула  вверх тормашками все мои прежние ценности, впервые по-настоящему заставив задуматься о событиях семидесятилетней давности.

По-настоящему и всерьез; без соплей и трагических воплей.

…Многое, необъяснимо многое   случается вокруг  нежданно-негаданно, точно обухом по голове, сотрясая нашу  привычную обывательскую устойчивость. Как выстоять и  уцелеть, не совершив постыдного? О чем  больше думается в минуты Великих потрясений, изменяющих  своевольно не только  картину тысячелетнего мира, но и полюса его притяжений?  Незыблемого мира,  не вызывавшего опасений и  ставшего агрессивным, ожесточившимся, совершенно чуждым, отторгающим самого себя… 

А в Европе все надеются упорядочить труд и  примирить его с капиталом, вопреки убийственным выводам седовласого немца о невозможности подобного союза,  и  наконец-то нащупать идею, объединяющую мусульманство и христианство. С завидным упорством воспеваются прелести свободного предпринимательства, впритык не замечая  погубленную систему социально уравновешивания труда  с безграничными возможностями её совершенствования на благо одурманенным и околпаченным, давно продавшим душу дьяволу и золотому тельцу.  Всемирный ростовщик Заокеанские Штаты, не изменяя устоявшимся нравам, угрожает возмездием за посягательство на частную собственность и так называемые интересы державы-кровопийцы,  наращивая мускулы, как осатаневший волчара, в постоянной охоте за тем, чем никогда не владел, но сильно хочется.  Россия, выступив на мировую авансцену, словно пьяная  девка в захолустной пивнушке с грязными номерами,  напялив на маковку золотой крест прошлой веры, бесстыдно плодит олигархов, как  бесценную прослойку нового общества и, невинно  опуская  долу глаза, не замечает беспризорных детишек и расширяющиеся погосты. Вновь околпаченным и еще более бесправным народом все пропито и перезаложено, а страна богатеет на зависть ненавистному Забугорью! Только вот богатеет-то джина ловкачей далеко не русского происхождения, с легкой руки пучеглазого вдохновителя новой вольницы, не знающей запретов,  нахально присвоившей накопленное нашими трудолюбивыми дедами, по песчинке перебравшими и переложившими с одного места на другое  золотоносную насильницу-Колыму,  а миллионы молчаливо взирают, дожидаясь нового звездного часа.  Так и живем – хлебную корку жуем  в тоскливом  ожидании милостей или от Бога, или  от нового Молоха других моральных устоев. 

Народ у нас закаленный невзгодами, библейский всетерпец,  и рассудительный, интеллигенции верит, печатному слову. Не грусти, трудяга! Наберись очередного столетнего терпения! Вот барин придет в себя после очередного Всероссийского загула, отъест приличное брюшко, опрокинет хрустальный жбанчик рассолу вековой выдержки, почешет волосатую разбойную грудь  и разведет по новым стойлам, чтоб не бодались друг с другом. Кто виноват? Сам захотел капитализму в онучах и нового переселения на бескрайнее русское кладбище под забытый тележный скрип и надрывные слезы; получай во всей бесхитростной, но соблазнительной как всегда упаковке!..  

Нет русской деревни, пусто и глухо в весях – сердце сжимается у внука омского казака, сложившего голову за Отечество в жестоком Ледовом походе 19-го, и сына красного пулемётчика, захлебнувшегося собственной кровушкой на пятой атаке под Смоленском  в  41-м. Проселки, так и не став проезжими дорогами, поросли лебедой и бурьяном, на городской обочине теперь толпятся наши бывшие деревенские бабы, мужики,  безответные недоученные дочери, торгующие, кто последним социалистическим шмотьем по три копейки за пуд, кто собственным капиталистическим телом; землю, просторы пусть обихаживают китайцы. Деды пахали на царя-батюшку, отцы – на Ленина-Сталина и ненасытную мировую революцию, внукам пришел час погорбатиться на Гусинских, Березовских, Лужковых в купе с пучеглазыми родственниками Честнейшего Президента Времен и ваучерного благодетеля. Помните, как бил себя в грудь, обещая общенародное обогащение и бескомпромиссную борьбу с привилегиями? Ах, как хотелось поверить, отдать ему и голос и сердце! Вырастили   себе на шею! Под завязочку получили, земля тебе пухом, благодарствуем, отец родимый, вовек не забудем!  Особенно за хамоватое  барство с годовыми доходами, превышающими бюджеты федеральных округов, не ощущающее никого вокруг, кроме себя любимого да удачливого.  

Но ведь везунчик-то – вор, товарищи-господа! И все это знают.  Ненасытный ворюга, заботливо выпестованный нашими упитанными и вальяжными демократами шепеляво-гундосой волны, упрямо продолжающими ласкать наш слух призывами об амнистии капиталу. А где амнистия ни в чем неповинному труднику и компенсация за грабеж похлеще Октябрьской реквизиции! А возьми-ка любого как следует за мошонку, да прищеми дверью по старому обычаю, такое полезет из вновь народившегося  краснорожего барина с бусыми от пьяни зенками. И не только рябчики с ананасами… Легче в могилу молча зарыть, да ведь осчастливить успел кое-кого из власть поимевших, делился, пока капиталы удесятерял мановением волшебного чиновничьего пера. А ворон ворону глаз не выклюет, в защиту тусовкой попрут –  адвокатов-то расплодилось: один ярче другого, включая халявщиков  непосредственно из толпы. И тоже все – истинные правдолюбцы, защитнички чести, вроде бы даже какой-то морали, под зорким доглядом самого ПРЕЗИДЕНТА в комитетах совести заседают, мать их…

Испробовав казенной свободы с колымскими зонами отчуждения, русский ум  так и не осилил главное – в чем  же все-таки   основополагающий смысл истинного народоправства, почему-то не вызревший ни  на самобытной волне Новгородского вече в прошлом, не в трусливую пору коммунистического рая двадцатого века. И, похоже,  покрывая землю обильными всходами всяких случайных «оттепелей», не вызреет, так в зеленом виде и пойдет на корм самому себе.

Идеи! Идеи! Вечные метания и надежды на возможное и неосуществимое  лишь потому, что все мы убоги и мелкотравчаты по природе разума и греха. 
Да, это печально и неисправимо, поскольку безумие, поражающее время от времени наш рассудок и его здравомыслие, схоже с наследственной неизлечимой  болезнью, а понятие настоящей справедливости всегда беззащитно, убого и обособлено.

…На всем протяжении истории развития светской государственности   только Великой России удалось дважды изменить и статус своего общества и градиенты его полюсов, сделав белое красным, а потом красное снова белым – правда, пока грязно-белым, – и дважды переменить плюс на минус его общественных устремлений. Только Великому Евразийскому конгломерату  разноговорящих народов, объединенному  общим нервическим спазмом в единую  державу-саттелит, выпало испытать на самой себе и  основополагающей русской нации как взлет кровавой  эйфории так называемого «разрушения оков», так и позорное дезертирство с полей этого гигантского всепожирающего сражения. Пережить предательство правящих верхушек той и другой систем и, хуже того, измену нравственным идеалам, выстраданным и освященным нашими великими предшественниками, собственной интеллигенции, доказавшей своему исстрадавшемуся народу, что абсолютной   святости цели не существует даже для нее.  Причем, как  в первом потрясении изменой «БЕЛОМУ ДЕЛУ», самой царской семье, так и во втором – «КРАСНОМУ» – всего коммунистического марш-парада, начиная с безбожных идолов-лидеров, опять не беря в расчет состояние самого ошалевшего народа, получившего возможность   напиться на халяву и наораться до одури.

Только –  России, так и не создавшей  своим согражданам самых ничтожных предпосылок для просветленного рая, которого в природе живого, исключая не писаные законы бытия отдельных кланов и  особей, просто не может быть. 

…Я не искал крутых сюжетов для своего повествования. Я думаю и размышляю, о них, вспоминая деда-казака и отца-красноармейца, с   августовских событий 1991 года,  свидетелем которых  довелось быть не только в Москве-Ленинграде, но и в Средней Азии, включая последние «цветные революции», и потому не нуждаюсь в расспрашивании  о том, кто что чувствовал и совершал. Надышавшись едким угаром в самой гуще событий,  имею полное право на личную оценку произошедшего. Только  собственное сердце и  собственная душа – Бог и Судья моим ощущениям и  личным поступкам. Иное для  моего беспокойного разума на склоне лет уже не приемлемо…

Укатилось вслед солнышку за бугорок горизонта  два десятка годков ошалевшего русского пьянства, уложившего в могилу намного больше моих родственников, чем Отечественная война, не считая духовно искалеченных, убитых нравственно, по этой горькой причине не родившихся вовсе. Что-то в каждом из нас уже  выровнялось, приутихло, выветрилось, но что-то свернулось в ком грусти и сожаления, давит и жжет. Вот это, что давит и жжет, неудержимо рвется наружу. Через судьбы людей разных эпох, прошедших перед моим бунтующим воображением,  попытаюсь, насколько сумею, и позволит время, отведенное мне Небесами, просто порассуждать о прошлом и настоящем, о будущем наших детей и внуков  с доступной для моих чувств искренностью, не исключающей собственных заблуждений –  возможно и это  пойдет кому-то на пользу.

Не хочу больше кроваво-розовых игрищ даже во имя ценностных миражей, так называемых прав и свобод отдельной личности.  Не верю и на защиту грудью  не встану. Как и на выборы уже никогда не пойду: ходил, активно участвовал, бессовестно нарушал по соответствующей просьбе. Баста, не хочу плодить подлецов и хамов своими руками, а сражаться в открытую  давно непосильно.

Не верю, подобно своему народу, задыхающемуся безысходностью в самогонном  захолустье и мало-помалу осваивающему новую реальность своего бытия, где все продается и все покупается.

Разум не верит, насытившись тем, что равенства нет, и не будет.

Потому что все это БЛЕФ, полезный для одной части общества и вечно губительный для другой. Потому что двусмыслица этих прав и свобод существовала всегда и останется неразрушимой до скончания самой человеческой общности.

Мудрецу мудрецов Конфуцию, которому его император предоставлял все возможности, не удалось навести приличную справедливость, куда уж  нынешним «просветителям»,  замеченным   работой мозга совсем в других направлениях!

Слышу и сострадаю, гневаюсь и чего-то стыжусь –  выходит, еще  жив. Правда, не знаю зачем. Хотя когда-то вроде бы знал или думал, что знаю. Но кто-то разом, как тушат свет, накинул на мою изувеченную душу плотную ткань ночи. Мне стало не холодно и не жарко, показалось,  сбежалась в глубине сердца как ртуть, навсегда затвердев, сама буйная кровь – радость жизни.

Кто же и когда разожжет новый очаг в моем  пасмурном доме –  не знаю! Не знаю, и знать, пока не дано. Ощущение одно: нет СЕЯТЕЛЯ и нет СОЗИДАТЕЛЯ, кругом только бессовестные рвачи, карьеристы, хапуги, хватающие друг друга за горло. Лихие оракулы и ораторы, вновь  завладевшие сознанием  самой скукожившейся массы, называемой народом,  убежденные в том, что они и есть новые ПРОРИЦАТЕЛИ, владеющие  умами.

Изменилась и Церковь. Нет ПАСТЫРЯ для  заблудшей православной души, не жаждущей покаяния. Бубнит себе в пустоту, упиваясь убожеством паствы, сошедшей с ума и тупо бьющей поклоны. Для греховной русской натуры и преклонение перед алтарем – скорее, экстаз и самоистязание, но никак не раскаяние: ум российский противоречиво-буйный всегда живет мало кому понятным раздвоением, когда в храме незримого Бога ему вроде бы совестно, а за порогом  нет и стыда. 

Велик и могуч русский народец, по сей день непонятного корня, лих на распутство и безоглядность. В такую минуту под руку ему не становись, зашибет, не смутившись, что под нательной рубахой носит  православный крест совести… Впрочем, «зашибать» друг дружку – такое Великая Россия уже проходили, когда умирали пастыри и рушились звонницы, с чего и начнем погружение в наши тяжкие и не замолённые грехи…